Вагинов и траг-одия
Его первая траг-одия, «Козлиная песнь», практически оказалась и последней.
В смысле: единственной ныне узнаваемой вещью несчастного, живого, теплокровного жителя зомбиленда 20-х, обитателя умирающего Петрополиса. Одного из «последних римлян» – каким он себя явно ощущал. Не зря центральный персонаж 27-летнего автора ищет приобрести «Утешение филосорфией» Боэция. Первого нашего «последнего римлянина».
Думается, Вагинов – это такой конгениальный Антинабоков. У которого, в отличие от обалденных набоковских текстов, бесполезно рассматривать какой-либо «приём», наслаждаться им отдельно. Как нельзя сороконожке рассматривать ход каждой ноги, - упадёт. Приём у него не так важен (не так вАгин); там – вся книга, целиком. Единая, захватывающая симфония – в древнем смысле – в которой лучше просто раствориться, плыть и читать. Тогда потихоньку, с первых страниц, возникает ощущение группки тех самых последних римлян – хранящих, хоронящих смутные обрывки, фрагменты культуры, уже после Боэция.
Под корочкой узнаваемой вагиновской иронии –опустошение, ощущение всеобщей трагедии. Особенно, если вспомнить, как переводится на древнегреческий «Козлиная песнь». Траг-ёдия.
Да-да: «умирает хор»..
У меня там был ещё дополнительный, личный интерес. Среди этих «последних римлян» есть персонаж – единственный в русской литературе дантист-поклонник поэзии. Строки, что текут молоком и мёдом – и маслом по моему сердцу, неравнодушному, откроюсь, к филостоматологии. Да и сам Вагинов-Вагенхейм по отцу – из еврейской семьи, из выкрестов-дантистов. Разнонациональных династий вымирающих мастеров наук и рукомесла, на которых гранитом стоял Петербург. Создателей уюта, уклада, городского ландшафта – классово чуждых, презрительно, скопом, именуемых, не желающим разбираться Серебряным веком, «фармацевтами».
Вот он – потомок фармацевтов.
При том – глядишь – какой тонкий, богатый и, опять же, единственный в русской литературе. Хоть и умер в 34 года, совсем ничего успел. Особняком стоит, как и положено. Читается – в один присест, жаль, книжка маленькая.
До лихих 90-х всеми, кроме отдельных счастливцев, забытая. Такой козёл отпущения на семь десятков лет.
«Ныне отпущаеши» козла твоего. Рожки да ножки.
Но песнь, оказывается – жива.
Начали за здравие, называется..