Так вот: бывает кое-что и покрепче чугуна и железа.
Однажды, в городке Стрый Львовской области в 1985-м памятном году случилось зимнее чудо. Ни с того, ни с сего, в провинциальном советском населённом пункте, в разгар застоя-дефицита, в зачуханой лавочке «Рабочая обувь», вдруг выкидывают на прилавок мягчайшие, надёжнейшие, красивейшие финские сапоги небывалого фасона, удобства, расцветки. Зимние. Мужские. Не по блату. Не к проезду генсека, или иностранной делегации – такого в Стрыю отродясь не бывало.
Их поначалу и брать-то никто не брал – опасались. Думали: подвох – может, подмётка из картона, или чего-нибудь. Поэтому, видно, и не разобрали за те 20 минут, что я нёсся домой за деньгами. Помню: к ближайшему телефон-автомату выстроилась невиданная очередь чешущих в затылке. Но я успел.
Эксплуатировал и эксплуатирую их с тех пор беспощадно – чуть ли не до полугода каждый сезон, все 36 лет. И в Питере в 86-м при внезапном морозе за -40°. И тормозя каблуками на санях, с горы – в Карпатах. И во львовской мерзкой слякоти вперемешку с убивающим обувь реагентом. И в Кёльне – маршевым ходом вдоль берега, по мёрзлым прирейнским камням.
Вот они, боевые, купленные в 1985-м – и до сих пор верой и правдой, вплоть до чумового 2021-го – и дальше – как новенькие. Как родные. Что доктор прописал.
Помнится, сын варшавского скорняка Осип Мандельштам вопрошал: «...для того ли разночинцы / Рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал?». («их», - это сапоги).
Да ни за что!