«Петербургские стихи».
2005, ISBN 3-936800-54-5
Посмертное издание.


Книга стихов о Петербурге Марии Каменкович, прежде всего – свидетельство. Неподдельное, завораживающее с первых строк. Свидетельство чудесного возникновения – из ничьих знаков, с каждой новой прочитанной страницей, –утверждения дара слова : сильного, индивидуального, пластического дара, его отражения , его преломления – в самом уникальном и притягательном, в самом гипнотическом, творческом поле : Ленинграда – Санкт-Петербурга. Который и есть – лучшее место. Большей удачи, большей награды – трудно пожелать..
Так легли карты : автор – достоин. Подтверждение тому – держим в руках.
У каждой книжки – настоящей, перерастающей «сборник стихотворений», при какой угодно полифоничности – своя нота, свой камертон.
Лейтмотив этого поэтического томика – Дар.
Дар – авторский голос. Дар – Город.
Так пишет Маша сама о себе :
« Мария Каменкович родилась в 1962 г. в Петербурге. Закончила 470 математическую школу. Училась в литературном объединении В.А. Сосноры, которое располагалось в Доме культуры им. Цюрупы, что на Обводном канале. Второе место учёбы – семинар по семиодинамике Р.Г. Баранцева. Закончила Университет в звании старшего лейтенанта запаса по математической лингвистике. Работала в оккупированном инженерами Михайловском Замке. Уволилась оттуда в годовщину смерти Павла I . Потом учила детей английскому языку в клубе табачной фабрики им Урицкого, что на Васильевском острове. Кроме переводов книг Дж.Р.Р. Толкина и комментариев к ним, опубликовала две книги стихов, «Река Смородина» и «Михайловский Замок». «Река Смородина» вошла в шорт-лист премии «Северная Пальмира» в 1998 году.»
Информативно?
А вот что : найдётся ли здесь ( см. ещё раз ) хотя бы одно предложение, не связанное с Городом?
Мария Каменкович таким кратким, ироничным curriculum vitae предварила книжку «Дом тишины». Изданную, между прочим, в 2003 году. К тому времени, в Германии, в совсем не безликом, богатом историей древнем Регенсбурге, была прожита – никак не чемоданно : семейно, с привычной мягкой мебелью и уведомлениями о родительских собраниях – уже довольно большая часть взрослой жизни. Упоминается ли об этом в кратком жизнеочерке? Об этой vita nova, – в другом граде, с другой родословной, в не самой плохой местности?
О жизни вне. За Городом.
Петербург был – её рифмой, колонны его – её ритмом, метафоры : дорические, коринфские, ионические...
Она подготовила эту книгу. Прочитать не успела.
15 декабря 2004 года не стало Марии Каменкович.
Ничего – ни некрологи, ни слова – не могут передать редкость этого человека. Просто : проживи хоть сто лет – вперёд или назад – таких не часто встречают. Невозможно было не заметить: здесь редкая, ручной выделки тонкость и душевная чистота: настоящая, неподдельная. При всей многоучёности и остроте – блестящей оккамовой бритвы – ума. Человек, глубоко и, как-то, не по-современному, верующий, биологически предназначенный христианству, она была напрочь лишена менторской нетерпимости, – той, что, в сочетании с громкими пафосными нотами, создаёт, порой, неодолимое препятствие в разговоре «про Это». С ней-то, как раз, можно было – и поговорить, и, с другой позиции, поспорить – потихоньку дорастая до уровня собеседника. И ещё: надо всегда было быть осторожным: у Маши очень искренняя, очень предсказуемая реакция сопереживания – с тяжёлыми, для такой хрупкости, последствиями. ( О которых ты – знал, знал! Но как не поделиться с другом по переписке...). Редкий, исчезающий вид.
Можно писать о ней, как о современном поэте, которого хочется – редкость – доставать с полки и перечитывать. Как о лингвисте, филологе, приглашаемом на самые почётные конференции, переводчике и комментаторе ( надеюсь, что она сейчас как никогда близко к истокам слов. И что теперь может предъявить ту статью, посвящённую Вячеславу Иванову, – её адресату ). Как о женщине, в 34 года узнавшей о своём неизлечимом заболевании и, с прекрасным мужеством, достойно, полнокровно жившей все эти семь лет. Даже, более того: именно в это время создаются лучшие стихи и рождается чудесный младший сын. И , более того: чувство юмора! : всегда, настоящее, именное, английской отделки. Как о собеседнике, писем которого ждал у компьютера весь день – и весь следующий день – пока не закончатся её больничные хождения по мукам: и какие были письма, как интересно было!
Маша, хочется, как часто бывало, послать тебе этот текст: посмотри-ка: всё ли там на своих местах – на твой слух.
Могу ли я описать тебе это чувство?
На твой слух полагаться можно и сейчас.
Слух – присутствует.
Как тот самый хлопок без ладони. Как нота замолчавшего камертона – в ушах настройщика.
Побеседовать ещё вот только долго не удастся.
Словами – никогда.
Вот видишь, Маша, всегда так: начали письмо – о жизни и смерти, закончили – о словесности и бессловесности.
Позволь – твоим голосом – из сада ( Это была опечатка! Это была опечатка, которая – не мой сигнал. ) Из твоего « Сада в Александро-Невской лавре » :
« Ничего, когда-нибудь мы умрём и обо всём узнаем ».
Знать бы – когда узнаем. Но ты на это и не претендовала : в стихах об этом – редко. Осторожно, косвенно. – О не называемом. Не нуждающемся в словах, в словесности, тем более – изящной.
Что есть – слово «откровение»?
«Открыв вены»?
«Открыть окно – что жилы отворить»?
Обо всём – нельзя. «Обо всём узнаем». Нельзя – скачком, минуя обжитую топографию семантики – бытовой, городской, конфессиональной – в запредельное, запретное. В лучшем случае – пшик, шик, давание петуха – что угодно : ничего не выйдет. Получится – ничего. Величаво, натужно и стыдно. В лучшем случае.
Маша чувствовала – где можно. Чувствовала – как.
Можно – вплавь, вокруг, – искривлённою параллелью. Завораживающим, слегка плывущим голосом. Рябящими строками. Можно – закрыв глаза, видевшие осколки Запретного Города в зазеркалье разбуженной воды каналов. До того как : «и объяли меня воды» – уже подготовленной, сознающей свои возможности, возможности вырваться – за.
Сознающей, но – не смеющей. Сдерживающей себя зыбкими, приграничными, сходящимися в перспективе, параллелями набережных Реки. Заколдованными названиями вызываемых, как такси, улиц. Сдерживающей себя – как медленную, завораживающую, шаровую молнию – над уровнем моря : на уровне интуиции – классическими пропорциями и золотым сечением петербургской поэзии.
Мы помним тебя. Мы читаем.
Мы никогда не забудем.
Пора переворачивать страницу. Тебе – начинать.


......................................................................
http://www.fanschel.de/kniga.php?action=idr#stih8